«Христос воскрес!», — поют протяжно
В церквах, в домах, на рати днесь.
И маета душе не важна;
Гляди, мой друг! Христос Воскрес!
И ночь очарований полна:
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
Звенит, ликуя, колокольня:
Христос воистину Воскрес!
И в храме кротком и нетихом
Пусть льются нежности стихир!
Оставит мир пороков вихорь,
От суеты остынет мир!
«Христос воскрес!», — поют, открыто
Душою жаждая чудес!
Все благодатию омыто!
Христос воскрес! Христос воскрес!
— Спасибо, что приснилась.
— Спасибо, что живой.
— Твой лик, как Божья милость
средь рати затяжной.
— Спасибо, что мне снишься.
— Спасибо, что, дыша,
во сне моем ты мчишься,
и слышен вновь твой шаг…
— Спасибо, что мне пишешь.
— Тебе – за то, что ждешь.
Не плачь же, тише, тише…
— Ведь… ты же не умрешь?..
— Конечно нет, родная.
— Ты все еще живой?
— Покамест ты живая,
и снишься мне порой…
Ибо все в этом мире Бог. Говорил в голове голос,
растворяясь помалу в смене жизненных полос.
Ведь я почасту видел виперу, правда,
по полу ползал полоз.
Ибо все в этом мире Бог. Как и плоть,
как и внятность лир.
Я ходил по тропе пустынной, где совсем
не мелькали взоры.
Лицезрел я восходы, закаты, и снова зори.
И сменялись великим богатством земные разоры.
Ибо все в этом мире Бог. Ибо все в этом Боге мир.
Там, с краю... где-то повторно Христос казнён.
Не въявь (то иллюзия), нет; лишь в душах иссту́пленных.
Напротив Него — вопиящие, напротив Него — сонм
святых и немых, ошую — дрянных и насупленных.
Там Господу молятся те, кто смог сохранить Псалтирь,
иль старый молитвослов, иль светлое Благовестие.
Кто, видя остывшую кровь, смог зреть неостывший мир.
Из раза в иной раз осеняя свой стан перекрестием.
Издержки войны с невером? — лишь вящая цельность нас.
Так смысл в смертях святынь, нетленные ввек которые?
Ведь стоит понять одно: умрет коли с краю Спас,
что, бесы, услышите вы уповающих грозной второю?..
Поздние зимы. Вечер изрядно прохладен.
Весень ещё не виднеется; голос весны невнятен.
Вечер немного сер. Но, как ни крути, приятен.
Я выхожу во двор. И (о, Бóг!) надеваю пальто.
Многоэтажек сонм гордо взлетает скопом.
Жизнь, увядая в илу, говорит эзопом;
дождь же своей чистотой окропляет иссопом,
сери пустой задавая сакральный тон.
Я выхожу из дому. Дышится очень просто.
Воздуха в сердце ни много, ни мало, — вдосталь.
Я открываю калитку; сверкает напротив остро
желтая краска машины, и я тороплюсь к такси.
Поздние зимы. Вечер изрядно томен,
лёгок донельзя однако; то громогласен, тó нем.
В свете оранжевых звезд мы, грезя о жизни, тонем;
те отвечают словами нам светло всему вопреки.
Еду в такси. Тихо. Я сочиняю вирши.
А за окном — реки, леса, мечты-богатырши;
знать, чем дальше от города, тем становится тише.
И неуёмный мир пуще золотоок.
Вечер. В такси прохладно. Радио еле-еле.
Ты погляди в окно! Там великанши-ели.
В них — непростая суть, не ведомая доселе.
Ибо в её недрах точно живёт Бог.
Я ходил. Кроме мглы ничего я не видел;
сделал шаг вперед — и увидел вдали храм.
Все темно; разом взгляд опустив свой, Спаситель
вдруг ударил светом по грешным моим глазам.
Я ослеп на миг: оказалось, ослеп я раньше;
и я видел мрак; и тонул я в омуте слёз.
Но не видел я жизни издревле своей дальше
мелковато-красивых, но тленных мечтаний и грёз.
И пошел я к храму. И я падал не раз книзу;
и смотрел я сквозь морок на злато литых куполов.
И рыдал я горько, восхваляя Христа и хризму,
и я искренне плакал, но только от Божьих слов.
И я падал в ямы, в окончательно падших низи.
Но дошел я до церкви. Там — ладан и запах свеч.
Повернул я ладони к нетленной, высокой выси —
и слеза начала по щеке ненароком течь.
Я поклялся крестом и всевечным евангельским словом.
И я вышел из церкви, и сызнова канул ниц.
Потерялся опять я в великом зароке Христовом.
Потерялся я вновь: под мерцание ярких денниц.
Я ходил. Кроме мглы ничего я не видел;
сделал шаг вперед — и увидел вдали храм.
И опять я пошел. Во священную, Божью обитель.
Где есть место не всем; правда, всяким людским сердцам.
Авдеевку взяли:
гуманно, точнее — по-русски.
Терпенье имели;
дороги домами меж узки.
Народ вызволяли
от пьяных меморицидом.
Терпели, терпели.
Народ вызволяли,
измученный геноцидом.
Авдеевку взяли:
теперь Авдеевка наша.
Мы волю имели
и стали сильнее и краше.
И мы уповали,
молились, молились, молились!
Ждали, терпели,
томно молились:
с солдатами вместе бились.
Авдеевку взяли:
возьмем города и другие.
Пойдём вместе
в церковь,
расплачемся на Литургии
вместе, вместе
с русскими, на родном месте.
Воскрепнем
идеей и верой,
душой из стальной жести!
Воскрепнем
идеей и правдой;
возьмем города и другие.
Поколь за спиною военных
и Ангелы, и святые.
Сплав русских металлов.
Новой России сплав!
Сила народных шквалов!
Сила народных слав!
Сила нового времени!
и сила новых идей,
вместе с идеями
нашего племени;
наших великих людей!
Традиции треск горланит!
Россия идет вперёд!
Мы встали за Русь орлами,
Все, наперечёт!
Мой друг, врач-студент из Карелии,
поехал за волей солдат.
Ты молод, но вместе с тем зрелый и
славный. Так с Богом! Брат!
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
А воин, покинувший матерь,
но вставший за Родину-мать!
Новой Руси зачинатель!
Тот, кто пошел воевать!
Простой паренёк из Нальчика,
покинувший дом родной,
слывущий доселе мальчиком!
Пошел враз со страной!
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Приятель врача – инженер, что
строит промышленность нам.
То, что он кроет, – нечто,
и станет полезно тылам!
Сын мой, его или прочих
станут гордится страной!
Простой инженер из Сочи
стоит с чертежом горой!
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Поэт, вставший гордо словом,
что Господеви речет.
Речёт и народу, словно
он вовсе и не поэт.
Не ставит других он выше
талант свой и дивный дар!
«Лишь бы народ услышал!
Взяли Энергодар!»
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Простой пролетарий на цехе,
кующий победы штык!
Его, знать, страшатся чехи!
Простой, русский мужик!
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Студент, учащийся должно,
читающий много книг!
В России фундамент заложен!
Нового времени лик!
Нового времени рупор,
патриотизмом своим
противников вводит в ступор.
И так новый век мы кроим!
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Профессор, учитель из Томска,
из Новороссийска доцент!
Доволен студент им из Омска,
доволен им наш студент!
Ведь он продвигает в массах
идею великой души!
В лекториях, залах, классах
идеи его слышны!
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Западник черту взвывает:
«Сломай же Россию стремглав!».
И этим сильнее мешает
Нового времени сплав.
Анчут он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Священник простой из деревни
хранит православный мирр.
Псалмом и молитвой древней
он реставрирует мир.
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Нашей Руси дипломаты
стоят на страже границ;
силой их слов, супостаты
падают медленно ниц.
Простой российский парняга,
верящий в силу идей!
Он не стыдится стяга!
коего страшится злодей.
Он не стыдится Родины,
кою стыдится лжец,
продавший запах смородины
на шелковистый венец!
Металл он, крутящийся в сплаве:
Нового времени славе!
Сплав русских металлов.
Новой России сплав!
Сила народных шквалов!
Сила народных слав!
Сила нового времени!
и сила новых идей,
вместе с идеями
нашего племени;
наших великих людей!
Сплав великого Бога:
он Руси сталевар.
В этом сплаве всех много:
но льётся оттуда жар!
Великого, нового времени,
великой, новой Руси!
Росс! завяжи правду стременем!
И её не упусти!
Новое время прославим!
Станем чаять его!
Путь наш лихой направим
на цель под названием «Бог»!
Я отдам свое сердце великой России.
И меня не прельстит ничего!
ни награды, ни рай, ни величья мирские;
лишь нетленные очи отчизны святыя,
где царит чистоты торжество!
Я отдам свою душу великому Богу
и покаюсь наивно в грехах.
И окутает взором Бог высь синеооку;
Он ответит мне ветром, изгнавши тревогу,
превративши её в чёрный прах.
А творенья свои я отдам россиянам,
и не капли не стану жалеть.
Молодым, жизнерадостным, крепким и рьяным!
Дабы те, прочитав мои вирши землянам,
русским словом развеяли мреть!
Я словом и раню, и грею, грешен покуда.
Мне мало что можно менять; и я оттого смертен.
И черт с ним: кажись, отдохну на распятье;
оттуда
мне легче добраться до истин земной тверди.
Зачем в эмпиреи?.. Успею я, право, хирея,
истраченный многим, восстать и взлететь Иудой;
прости меня, Боже, за всё. Мне чужда юдоль
фарисея,
но им я останусь, вестимо, порочен покуда.
Я ем оголтелых тел сущность, напротив меня стоящих;
иной я в тебе, Господь, но, знать, не в сём
тленном мире.
Прости меня, Боже, за всё. И в пороке
погрязших вяще,
от слов ставших выше, от лжи, правда, ставших шире.
Порою мне хочется, крест поносив, кануть оземь.
Прислушаться; уразуметь, что все, что днесь есмь — канет
в Лету. А может, в прохладную, серую осень,
и после, весной, возлетит, яко ангел, и вечностью станет.
Мне легче добраться до истин земной тверди,
покуда я грешен по сути, поколе я словом едок.
Мне мало что можно менять;
и я оттого смертен.
Не дай же, Всевышний, мне словом убить
напоследок.